Американский историк: через 30 лет после падения Берлинской стены стало ясно — победителем из холодной войны не вышел никто
20.11.2019 05:49
Американский историк: через 30 лет после падения Берлинской стены стало ясно — победителем из холодной войны не вышел никто
Когда три десятилетия тому назад рухнула Берлинская стена, казалось, что в холодной войне окончательно победили Запад и капиталистическая система, пишет на страницах Time американский историк Дэвид Кайзер. Между тем, как полагает Кайзер, за минувшее с той поры время стало понятно, что этот конфликт закончился поражением для обеих сторон — и что новая эра принесла не гегемонию западных стран с США во главе, а «хаос и энтропию».
Тридцать лет назад пала Берлинская стена — и западный мир стал праздновать победу: администрация президента США Джорджа Буша — старшего поспешила объявить о том, что Европа теперь «едина и свободна», а отдельные внешнеполитические аналитики стали с нетерпением ждать наступления эры американской гегемонии, пишет американский историк Дэвид Кайзер в своей статье для журнала Time. Однако с того момента минуло тридцать лет — и, как полагает эксперт, теперь оказалось, что в холодной войне «потерпели поражение обе стороны».
В 1989 году подошёл к концу «век сильных правительств, огромных расходов на общественные блага, сокращения неравенства и политической активности», пишет автор. «Крах коммунизма дал Западу — и в особенности его лидеру, Соединённым Штатам — возможность двигаться в любом желаемом направлении. Однако то направление, которое они избрали, освободило мощные экономические силы, удерживавшиеся под контролем со времён Великой депрессии, а в результате были ослаблены политические структуры», — рассуждает он.
В 1942 году, в самом разгаре Второй мировой войны, вице-президент США Генри Уоллес объявил XX век «веком простого человека», говорится в материале. В той войне США и их союзники, добивавшиеся для обычных людей «свободы и экономической стабильности», сошлись с нацистами и их сподвижниками, которые хотели тех же самых людей «сделать рабами». Военный союз между США и СССР в те годы «затмил огромные различия между ними», тем паче, что обе страны утверждали, что борются «за демократию». Вместе с тем, в послевоенное время Москва и Вашингтон быстро вступили в конфликт и в Европе, и в Азии, пытаясь представить себя в качестве «образца для всего остального мира и надежды для масс».
После начала холодной войны Советский Союз «навязал оккупированным им странам коммунизм», тогда как западноевропейские страны «взяли на вооружение принципы американского «нового курса» и стали выстраивать у себя государства всеобщего благосостояния с сильными рабочими движениями», понимая, что выполнение требований рабочего класса станет лучшей защитой от возникновения новых тоталитарных режимов, продолжает Кайзер. В остальном мире и Москва, и Вашингтон продвигали деколонизацию, пытаясь склонить новоиспеченные независимые страны к своему строю — и любая новорождённая республика могла получить материальную и политическую поддержку, просто вступив в союз с одной или другой стороной.
После того, как в США в шестидесятые годы стал рушиться сложившийся благодаря холодной войне политический консенсус, в течение двух десятилетий внимание уделялось лишь наиболее негативным аспектам этого консенсуса — влючая антикоммунизм, выродившийся в маккартизм, распухший военный истеблишмент, накопление огромных ядерных арсеналов и свержение при участии американских спецслужб законно избранных правительств в Иране, Гватемале, Бразилии и Чили, отмечает Кайзер. Между тем, это только часть общей картины: на деле политическая и военная конкуренция с Советским Союзом в очень многих отношениях повлияла на Соединённые Штаты крайне положительно, убеждён автор.
«С 1950 по 1973 год призывная система привлекла многие миллионы молодых мужчин в армию, и там они смогли обучиться основным навыкам, получить долгосрочные социальные блага и поработать с людьми из самых разных регионов страны и этнических групп. Конгресс ради усиления страны в рамках холодной войны профинансировал строительство сети федеральных скоростных автомагистралей, а также исполнение Закона об образовании в области национальной обороны, — перечисляет Кайзер. — Американцы измеряли мощь собственной экономики и её темпы роста, сравнивая их с достижениями СССР, чьи официальные показатели роста оставались выше американских в течение значительной части 60-х годов. Из конкуренции с Москвой выросла и космическая программа со всеми её технологическими и политическими плюсами. А чтобы всё это оплатить, вплоть до 1964 года оставались в силе налоговые ставки с верхним пределом в 90%, введённые для получения средств на участие во Второй мировой войне». Пользу принесла даже гонка ядерных вооружений, которая как минимум однажды поставила планету на грань катастрофы: США и СССР заключили целый ряд соглашений о нераспространении ядерного оружия, а в 1975 году договорились не предпринимать попыток менять границы в Европе силой, напоминает историк.
Оглядываясь назад, легко заметить, что к 80-м годам послевоенный порядок уже начал слабеть как в США, так и в СССР, размышляет эксперт. Тогда как в Советском Союзе уже почти перестала расти экономика, сильно снизилась рождаемость, и успело вырасти целое поколение людей, не верящих в коммунизм, в Соединённых Штатах пришёл к власти президент, «объявивший о том, что правительство — не решает проблемы, а само является проблемой» и запустивший процесс снижения налогов, наращивания бюджетного дефицита и отмены различных норм, пишет он. Однако в конечном счёте Михаил Горбачёв — «первый советский лидер, родившийся после революции» — в попытке реформировать советский строй запустил процесс дезинтеграции государства, который не смог потом взять под контроль, в Восточной Европе один за другим потерпели крах лишённые советской поддержки коммунистические режимы, и холодная война внезапно завершилась.
Впоследствии западные учёные и политики на протяжении нескольких нет питали фантазии о «конце истории» — периоде, когда капитализм и демократия станут не просто нормой, а единственной возможной системой, пишет автор. Однако оказалось, что у демократии «слишком уж мало приверженцев в России и отдельных государствах Восточной Европы», чтобы она смогла там процветать. Крах коммунистического режима в Югославии обернулся развалом страны и кровавой гражданской войной; в России же в результате приватизации сформировалась олигархия, а затем появилось сильное правительство во главе с «бывшим агентом КГБ» Владимиром Путиным. В свою очередь, в США лидеры из послевоенного поколения, «по всей видимости, решили, что после краха коммунизма им можно делать всё, что заблагорассудится»; в итоге страна взяла курс на отмену регулирования, что привело к серии подъёмов и спадов экономики, вылившихся в кризис 2008 года. В то же время, за рубежом американские власти пали жертвой «фантазий о демократии на Ближнем Востоке» и втянулись в ряд «катастрофических военных кампаний», которые продолжаются по сей день. В отсутствии объединяющего влияния холодной войны Америка погрузилась в «клановые конфликты», а тем временем такие государства, как Северная Корея, Пакистан, Турция и Израиль, освободившись от «барьеров», которые обеспечивал былой мировой порядок, стали преследовать собственные интересы.
Мировую историю можно рассматривать как последовательность периодов «прочной власти» и «большой анархии» — и события 1989 года стали концом эры первого типа и началом «новой эпохи энтропии и хаоса», полагает Кайзер. Сегодня многие ценности, которые, казалось бы, прочно закрепились к середине XX века, оказались под угрозой, но вновь создать более стабильный мировой порядок предстоит будущим поколениям, в заключение отмечает историк.