Перезагрузка без перестройки: возможна ли она?

Перезагрузка без перестройки: возможна ли она?

Возможна ли новая перезагрузка отношений между США и Россией без проведения в последней чего-то вроде былой перестройки, когда страна поворачивается лицом к Западу? Получится ли у путинский «капиталистической клептократии» (определение Э. Эдельмана), возникшей вслед за эпохами Горбачёва и Ельцина, снова сойтись с США? Или российская верхушка будет продолжать править в стиле русских коммунистов?

Доклад специалиста в сфере внешней политики Эрика Эдельмана (Eric Edelman), опубликованный журналом «The National Interest», является частью материалов симпозиума по российско-американским отношениям, который состоится в сентябре-октябре 2017 года.

Автор напоминает, что Вашингтон неоднократно делал попытки сблизиться с Москвой. Первые такие попытки, отмечается в докладе, предпринимались ещё по окончании Второй мировой войны. С тех пор «чуть ли не каждый президент» пытался перезагрузить американо-российские отношения.

Эдельман приводит примеры таких перезагрузок, а также поясняет некоторые причины их провалов.

Гарри Трумэн признавался в своём дневнике, что устал от «ребёнка» по имени СССР: Советы, писал президент, не выполняли обязательств, принятых на себя в Ялте.

Дуайт Эйзенхауэр, проводивший политику, прозванную впоследствии «Духом Женевы», стремился открыть новый путь для сближения уже с преемниками Иосифа Сталина.

Джон Кеннеди решил заново «откалибровать» отношения, но пришёл к противоположным результатам: катастрофическому Венскому саммиту в июне 1961 года, проложившему путь к Берлинской стене и Карибскому кризису.

Ричард Никсон безуспешно пытался прийти к разрядке, ведя переговоры «со всё более склеротическим брежневским правительством».

Джимми Картер в начале своего срока тоже пытался добиться потепления в американо-советских отношениях.

За ним вышел на мировую арену Рональд Рейган. Этот, однако, прославился новой стратегией: «Мы побеждаем, они проигрывают». По сути, то был отказ от попыток сближения.

Некоторые из попыток были основаны на необходимости более жёсткого поведения с Россией, считает автор. Другие подходы объяснялись стремлением найти общий язык. Однако все усилия США после «холодной войны» были безответными.

«Конкретные раздражители», по мнению Эдельмана, были разными в каждом случае. Однако есть у них и общее: в конце концов «все они потерпели фиаско».

То же самое было характерно для последовавшей рыночной эпохи: проект российских реформ «дрогнул» уже в конце 1990-х годов. И вместо того, чтобы присоединиться «к либеральному международному порядку», пишет автор, Россия «стала ревизионистским государством», чья «фундаментальная ориентация» ограничивала возможности «успешного взаимодействия».

Из этого Эрик Эдельман делает далеко идущий вывод: поэтому и перезагрузка мистера Трампа «почти наверняка потерпит неудачу».

Следует и оценка такого предположения: неудача — это «хорошо», поскольку с учётом «нынешних требований Москвы» сближение с нею «почти наверняка» означало бы для США «пожертвовать» своими «традиционными интересами».

Как и в прошлые исторические периоды, перезагрузка американо-российских отношений начинается с оценки каждой стороной интересов государства (как их понимает действующее политическое руководство), отмечает далее эксперт. В советское время это в значительной степени означало управление биполярной американо-советской конкуренцией, в том числе предотвращением «просчётов», которые могли привести к ядерной конфронтации государств и, возможно, к разрушительной войне, которая велась бы с использованием термоядерного оружия и породила бы немыслимые разрушения.

Когда холодная война окончилась, эти проблемы оказались «более прозаичными» и в основном состояли в поддержании и расширении норм международного порядка, основанного на правилах либерализма, который представляет собою то, что Роберт Каган назвал «миром, созданным Америкой». Первоначально это означало попытку США «включить Россию в институциональные структуры порядка». Совсем недавно это повлекло попытку «ограничить усилия России по оспариванию этого порядка», напоминает автор.

Далее Эдельман называет основную помеху действиям США по предполагаемой перезагрузке с Россией.

«Главным препятствием на пути этих усилий, — пишет он, — была персонализированная система правления Путина, подкрепленная политической и стратегической культурой, которая подчёркивает глубоко укоренившиеся страхи беспорядков, иностранного окружения, внезапного нападения и почти исключительно ориентирована на выживание и поддержание режима. Это «капиталистическая клептократия, возникшая из хаоса эпохи Бориса Ельцина».

Легитимность подобного государственного здания даёт то, что лидер оппозиции Алексей Навальный называет «партией жуликов и воров». Такая легитимность «покоится на шаткой основе», уверен докладчик. Своим успехом она обязана восприятию «стабильности», которая явилась в Россию благодаря «подскоку мировых цен на нефть после 9 сентября» [имеются в виду теракты 9/11], что «сыграло на руку олигархам», связанным с Кремлём, поскольку «государственная собственность была перераспределена правителем в патримониальном стиле царей и коммунистической партии». Макс Вебер в понятие патримониализма вкладывал следующее: это «режим, в котором права суверенитета и права собственности сливаются до неразличимости, а политическая власть осуществляется так же, как экономическая».

Цветные революции на периферии России, начиная с Украины (2004 год), остаются самой серьёзной проблемой для восприятия Москвой национальных интересов, считает Эдельман. Укрепление системы потребовало преобладания государственных СМИ и оттачивания имиджа Путина «как сильного лидера, который сделал Россию снова великой». Кроме того, требовалось пробудить у общества опасения в том, что Россию «окружили враги» (т. е. США и НАТО), которые не считаются с законным местом России в мире.

Сказанное не означает, замечает далее автор, что Путин «абсолютный циник в этом отношении (хотя он — один из самых больших циников в мире)». Эдельман цитирует Элиота Коэна, который любит повторять, что государственные деятели не столько говорят то, во что они не верят; скорее, они верят тому, что сами говорят.

Два самых крупных противоречия между Соединёнными Штатами и Россией сегодня — это проблемы Сирии и Украины. Важна и проблема вмешательства России в американские выборы. Разрешить эти вопросы, указывает эксперт, «стало бы сложной задачей для любого президента», а особенно для Путина, который видит соответствующие события через призму «цветных революций», конечной целью которых является «смена режима в России».

Любая перезагрузка, которая устроила бы Путина, потребовала бы уступок США в отношении Украины и безопасности Европы в обмен «на сомнительные обещания России».

В целом, заметим, мистер Эдельман позитивно относится к тому, что «перезагрузка» отношений с Россией невозможна в принципе: настолько велики фундаментальные расхождения и настолько образ правления в Российской Федерации отличается от той либеральной демократии, что принята в США. Национальные «интересы» двух государств тоже столь различны, что говорить о новом сближении едва ли приходится.

Вероятно, американцев устроил бы единственный вариант сближения с русскими: перестройка в стиле Горбачёва, за которой следует период хаоса. В таком случае России потребовались бы зарубежные кредиты, поддержка и очередные реформы, которые, разумеется, проводились бы под патронажем США. Именно поэтому в материале особо отмечается период высоких мировых цен на нефть. Сейчас, когда баррель нефти стоит относительно дешево, что вызвало кризис в сырьевой России и дефицит бюджета, эксперты, настроенные против сближения с Москвой, могли бы с удовольствием констатировать: Кремль относится к Западу как к врагу, холодная война набирает обороты, а потому перезагрузке не бывать.

Что касается упомянутого аналитиком мистера Трампа, то ему уж точно не место в плеяде «перезагрузчиков». Он, по примеру Рейгана, — инициатор новой гонки вооружений. Сближение же обычно начинается с разрядки.