Удар по «Кимерике». Почему Дональд Трамп должен применить силу против Пхеньяна

17.08.2017 06:28

Удар по «Кимерике». Почему Дональд Трамп должен применить силу против Пхеньяна

На днях мне попалась статья авторитетного американского журналиста Майкла Хёрша, в прошлом редактора Newsweek и Politico, с анализом внешней политики Соединенных Штатов. «Америка превращается в заурядного школьного забияку. А забияки рано или поздно получают по рукам… Американские поборники политики односторонних действий взамен презираемого ими глобализма предлагают политику, основанную на принципе “принимай или проваливай”… Правительство США ничтоже сумняшеся выступает за протекционистские меры… Любая попытка усомниться в праве Вашингтона на свободу действий рассматривается как враждебный акт…»

Автор сетует на то, что Белый дом с презрением относится к Евросоюзу, не видит ценности ни в ООН, ни даже в НАТО, и заключает: «Колебания между вовлеченностью и отстраненностью — хроническая болезнь внешней политики США. Но у нынешней администрации симптомы этого недуга выражены особенно ярко».

Очень традиционная критика с либеральных позиций, много такого уже сказано после прихода в Белый дом Дональда Трампа, и много будет еще говориться. Ничего принципиального нового, если бы не дата публикации — август 2002 года. И разбирает Хёрш действия администрации Джорджа Буша-младшего.

Время выхода в свет статьи примечательно не только тем, что прошло ровно 15 лет. Момент любопытный — почти год после потрясшего Америку теракта 11 сентября 2001-го и около восьми месяцев до вторжения в Ирак, которое уже вовсю готовится. Пик международного могущества Соединенных Штатов. Атака «Аль-Каиды» развязала руки для силового переустройства мира, а ограниченность возможностей силы еще не обнаружилась (тут как раз часом истины стал Ирак).

Сегодня — дежавю. Снова звучат заявления о диктаторе, несущем угрозу всему миру (теперь вместо Саддама Хусейна Ким Чен Ын), об иссякающем или уже иссякшем терпении, всерьез обсуждается война. Сравнение двух сюжетов, между которыми полтора десятилетия, полезно, потому что показывает и преемственность американской политики, и перемены, которые произошли.

Ким Чен Ын ведет себя намного провокационнее, чем Саддам Хусейн. Тот всего лишь морочил голову международным инспекторам, которые искали оружие массового уничтожения, и напускал туману, делая вид, что ему есть что скрывать. Скрывать, как выяснилось впоследствии, было нечего, а игра, призванная имитировать наличие возможностей возмездия (некоторые потом считали, что ее адресатом был прежде всего Иран) стоила Саддаму власти и жизни. Ким обладает потенциалом, который настойчиво демонстрирует и обещает применить. Его поведение в немалой степени определяется уроками Ирака и его незадачливого руководителя (позже их подтвердила Ливия) — уважают, мол, только перспективу разрушительного ответа, все остальное — лирика или обман.

Без сомнения, Ким тоже блефует, но если у иракского вождя козырей на руках не было, то у северокорейца кое-что имеется, а это повышает ставки. Ведь когда Тони Блэр с подачи американских коллег публично утверждал, что Хусейн якобы способен привести оружие массового уничтожения в состоянии боевой готовности за 45 минут, он, скорее всего, сам в это не верил. Сейчас же есть уверенность в способности Пхеньяна как-то ответить сразу, а чем дальше, тем ответ вероятнее. Что может стимулировать желание ударить по нему превентивно.

Поведение Соединенных Штатов, если отвлечься от экстравагантного стиля нынешнего главы государства, похоже на то, что имело место 15 лет назад. Идут дискуссии, высказываются сомнения и опасения, но в целом военно-политическая машина разворачивается к войне. А информационный фон способствует тому, чтобы в обществе и политическом классе возникло представление: силовые действия нужны, дабы избежать худшего. Позади важная грань — раньше обсуждали почти исключительно риски и негативные последствия, теперь говорят и о преимуществах, которые обещает успешная кампания. Следующая фаза, исходя из опыта: долг Америки — устранить угрозу миру, ну и так далее.

В эпоху Буша, правда, присутствовал компонент, которого нет сейчас, — идеологическое обоснование экспансии, концепция «распространения демократии». Трамп от этой идеи открещивался неоднократно и решительно.

Однако не стоит забывать, что и Буш далеко не всегда был «крестоносцем свободы», его избирательная кампания 2000 года прошла под знаком резкой критики администрации Билла Клинтона за бездумный интервенционизм и глобализм, а сам он придерживался умеренно-прагматической консервативной позиции. Переломным стало 11 сентября, когда множество американцев погибли по воле каких-то людей невесть откуда. Это привело администрацию к выводу о том, что меры по обеспечению национальной безопасности США нужно принимать в мировом масштабе.

Нашлась и идеологическая упаковка — теория демократического мира, «демократии не воюют друг с другом». Буш говорил об этом публично: «Я верю в то, что демократия может обеспечить мир. И поэтому так сильно верю в то, что наш путь на Ближнем и Среднем Востоке — это распространение демократии». В таком духе высказывался и Билл Клинтон, но в 2000-е идея приобрела сугубо прикладной аспект — чем больше демократических государств, тем меньше непосредственных угроз Америке.

Это не значит, что у иракской войны не было других причин, в том числе нефтяных, регионально-геополитических и прочих. Хёрш, кстати, пишет о том, что в администрации Буша неоконсерваторы, наподобие Пола Вулфовица, соседствуют с жесткими реалистами Диком Чейни и Дональдом Рамсфельдом. Но так получилось, что они дополняют друг друга, а не вступают в конфликт, хотя мотивы могут не совпадать.

Дональд Трамп в демократический мир не верит, да и тема безопасности не является для него столь же определяющей, как для Буша, хотя президент об этом говорит. Однако и у него есть сверхзадача — перекройка мирового торгово-экономического ландшафта так, чтобы он приносил максимальную выгоду Соединенным Штатам. То, что в 2002 году Хёрш называл принципом «принимай или проваливай», говоря о навязывании другим странам определенных ценностей, остается в силе, но место ценностей заняли американские товары и бизнес-интересы. Трамп постоянно выступает в качестве наиболее высокопоставленного у себя в стране менеджера по продажам, который не просто рекламирует продукцию, но и обладает инструментами для перекраивания рынка в благоприятную сторону.

Понятно, почему в фокусе политики Буша оказался именно Ирак, не имевший ни малейшего отношения к терактам 11 сентября. Саддам дал повод для масштабного вмешательства в дела региона, который американское руководство считало ключевым с точки зрения обеспечения безопасности США. И поводом воспользовались.

Но столь же объяснимо, почему сейчас в центре внимания КНДР. Главный объект воздействия в битве Дональда Трампа за новое экономическое устройство мира — Китай, крупнейший бенефициар глобального развития конца ХХ — начала XXI века. Потрясение в Восточной Азии, каковым, само собой, станет военная акция против Пхеньяна, вероятнее всего, разрушит «Кимерику» (термин, придуманный экономическими историками Нилом Фергюсоном и Морицом Шулариком), экономико-политический симбиоз китайского производительного роста и американского финансового потребления, который во многом и составлял хребет предыдущей фазы глобализации. А это и есть миссия Трампа, как он ее себе формулирует, — сломать прежнюю логику и принудить Пекин к другим условиям. И снова — эксцентричный диктатор, не имеющий отношения к этим разбирательствам, дает повод для массированного вторжения в «подбрюшье» основного оппонента.

И Буш, и Трамп, каждый по-своему, внесли вклад в острую поляризацию американской политики, углубив расколы и в политическом истеблишменте, и в обществе. Это, однако, не помешало Конгрессу США проголосовать в 2002 году за войну в Ираке. Сейчас ситуация парадоксальная, но тем более показательная. Конгресс откровенно враждебен президенту, не исключает рассмотрения вопроса о его импичменте, принимает законы, ограничивающие его полномочия («Акт о противодействии противникам Америки посредством санкций»). Но дух этого законодательства в полной мере соответствует устремлениям Трампа — обеспечить американскому государству дополнительные инструменты давления на другие страны, чтобы более эффективно проводить в жизнь интересы, прежде всего коммерческие, Соединенных Штатов. Военная акция против Северной Кореи, хоть и вызывает вполне обоснованные разногласия и опасения, способна объединить большинство американских политиков — по разным, иногда, возможно, противоположным причинам. А весьма военизированное окружение Трампа — по количеству боевых генералов подле себя экс-магнат даст фору любому республиканскому лидеру до него — мыслит вполне практическими категориями военных операций.

Конечно, опыт Ирака — который ни у кого не повернется язык назвать удачным, а в основном он оценивается как катастрофический — не мог пройти бесследно. Однако политическая практика не только США, но и большинства стран доказывает, что любые исторические уроки имеют, во-первых, срок годности, во-вторых, свойство к смещению нюансов и интерпретаций. Действующие лица обладают удивительной способностью убеждать себя в том, что на сей раз получится лучше, чем давеча. К тому же надо принимать во внимание личные свойства Трампа и ситуацию, в которой он находится. В личном плане президент больше всего боится обвинений в том, что он «не отвечает за базар», то есть не в состоянии осуществить угрозу. А ситуация полного раздрая в Белом доме и американской политике толкает к желанию «взорвать ситуацию», резко сменив повестку дня и сплотив элиту в патриотическом порыве.

Предупреждение Майкла Хёрша 15-летней давности о том, что «забияки рано или поздно получают по рукам», актуальности не утратило. Но «рано или поздно» — это не сейчас, а большинство политиков, особенно в современном непредсказуемом мире, руководствуются сиюминутными задачами, им некогда задумываться «в долгую». И это значит, что Корейский полуостров, скорее всего, ждут катаклизмы.
 

 

Федор Лукьянов